Неразгаданным надрывам Подоспел сегодня срок: В стекла дождик бьет порывом, Ветер пробует крючок.
Точно вымерло все в доме Желт и черен мой огонь, Где-то тяжко по соломе Переступит, звякнув, конь.
Тело скорбно и разбито, Но его волнует жуть, Что обиженно — сердито Кто-то мне не даст уснуть.
И лежу я околдован, Разве тем и виноват, Что на белый циферблат Пышный розан намалеван.
Да, по стенке ночь и день, В душной клетке человечьей, Ходит — машет сумасшедший, Волоча немую тень.
Ходит — ходит, вдруг отскочит, Зашипит — отмерил час, Зашипит и захохочет, Залопочет, горячась.
И опять шагами мерить На стене дрожащий свет, Да стеречь, нельзя ль проверить Спят ли люди или нет.
Ходит-машет, а для такта И уравнивая шаг, С злобным рвеньем «так-то, так-то» Повторяет маниак…
Все потухло. Больше в яме Не видать и не слыхать… Только кто же там махать Продолжает рукавами?
Нет. Довольно… хоть едва, Хоть тоскливо даль белеет, И на пледе голова Не без сладости хмелеет.
КАРТИНКА
Мелко, мелко, как из сита, В тарантас дождит туман, Бледный день встает сердито Не успев стряхнуть дурман.
Пуст и ровен путь мой дальний… Лишь у черных деревень Бесконечный все печальней, Словно дождь косой, плетень.
Чу… Проснулся грай вороний В шалаше встает пастух, И сквозь тучи липких мух Тяжело ступают кони.
Но узлы седых хвостов У буланой нашей тройки, Доски свежие мостов, Доски черные постройки,
Все поплыло в хлябь и смесь Пересмякло, послипалось… Ночью мне совсем не спалось Не попробовать ли здесь?
Да, заснешь… чтоб быть без шапки. Вот дела… — Держи к одной! Глядь — замотанная в тряпки Амазонка предо мной.
Лет семи всего — ручонки Так и впилися в узду, Не дают плестись клячонке А другая — в поводу.
Жадным взглядом проводила Обернувшись, экипаж И в тумане затрусила, Чтоб исчезнуть, как мираж.
И щемящей укоризне Уступило забытье: «Это — праздник для нее. Это — утро, утро жизни».
СТАРАЯ УСАДЬБА
Сердце дома. Сердце радо. А чему? Теню дома? Тени сада? Не пойму.
Сад старинный, все осины — тощи, страх! Дом — руины… Тины, тины что в прудах.
Что утрат-то!.. Брат на брата… Что обид! Прах и гнилость… Накренилось… А стоит…
Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей? Мертвой нищей логовище без печей…
Ну как встанет, ну как глянет из окна: «Взять не можешь, а тревожишь, старина!
Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть! Любит древних, любит давних ворошить…
Не сфальшивишь, так иди уж: у меня Не в окошке, так из кошки два огня.
Дам и брашна — волчьих ягод, белены… Только страшно — месяц за год у луны.
Столько вышек, столько лестниц — двери нет. Встанет месяц, глянет месяц — где твой след?..»
Тсс… ни слова… даль былого — но сквозь дым Мутно зрима… Мимо, мимо… И к живым!
Иль истомы сердцу надо моему? Тени дома? Шума сада?.. Не пойму…
ТРИЛИСТНИК БАЛАГАННЫЙ
СЕРЕБРЯНЫЙ ПОЛДЕНЬ
Серебряным блеском туман К полудню еще не развеян, К полудню от солнечных ран Стал даже желтее туман, Стал даже желтей и мертвей он. А полдень горит так суров, Что мне в этот час неприятны Лиловых и алых шаров Меж клочьями мертвых паров В глаза замелькавшие пятна. И что ей тут надо скакать, Безумной и радостной своре, Все солнце ловить и искать? И солнцу с чего ж их ласкать, Воздушных на мертвом просторе! Подумать, что помпа бюро, Огней и парчи серебро, Должна потускнеть в фимиаме: Пришли Арлекин и Пьеро, О, белая помпа бюро! И стали у гроба с свечами!
ШАРИКИ ДЕТСКИЕ
Шарики, шарики! Шарики детские! Деньги отецкие!
Покупайте, сударики, шарики! Эй, лисья шуба, коли есть лишни, Не пожалей пятишни: Запущу под самое небо Два часа потом глазей, да в оба! Хорошо ведь, говорят, на воле, Чирикнуть, ваше степенство, что ли? Прикажите для общего восторгу, Три семьдесят пять — без торгу! Ужели же менее За освободительное движение? Что? Пасуешь?.. Эй, тетка! Который торгуешь? Мал? Извините, какого поймал… Бывает Другой и вырастает, А наш Тит