А потому, что море плещет с шумом, И синевой бездонны небеса, Что будет там моим закатным думам Невмоготу их властная краса…
ЧЕРНОЕ МОРЕ
Простимся, море… В путь пора. И ты не то уж: все короче Твои жемчужные утра, Длинней тоскующие ночи,
Все дольше тает твой туман, Где все белей и выше гребни, Но далей красочный обман Не будет, он уж был волшебней.
И тщетно вихри по тебе Роятся с яростью звериной, Все безучастней к их борьбе Твои тяжелые глубины.
Тоска ли там или любовь, Но бурям чуждые безмолвны И к нам из емких берегов Уйти твои не властны волны.
Суровым отблеском ножа Сверкнешь ли, пеной обдавая, Нет! Ты не символ мятежа, Ты — Смерти чаша пировая.
ОРЕАНДА
Ни белой дерзостью палат на высотах, С орлами яркими в узорных воротах, Ни женской прихотью арабских очертаний Не мог бы сердца я лелеять неустанней. Но в пятнах розовых по силуэтам скал Напрасно я души, своей души искал… Я с нею встретился в картинном запустеньи Сгоревшего дворца — где нежное цветенье Бежит по мрамору разбитых ступеней, Где в полночь старый сад печальней и темней, А синие лучи струятся невозбранно По блеклости панно и забытью фонтана. Я будто чувствовал, что там ее найду, С косматым лебедем играющей в пруду, И что поделимся мы ветхою скамьею Близ корня дерева, что поднялся змеею, Дорогой на скалу, где грезит крест литой Над просветленною страданьем красотой.
Истомлена сверканием напрасным, И плачешь ты, и рвешься трепеща, Но для чудес в дыму полудня красном У солнца нет победного луча.
Ты помнишь лик светила. Но иного, В тебя не те гляделися цветы, И твой конец на сердце у больного, Коль под землей не задохнешься ты.
Но не желай свидетелем безмолвным До чар весны сберечь свой синий плен… Ты не мечта, ты будешь только тлен Раскованным и громозвучным волнам.
СНЕГ
Полюбил бы я зиму, Да обуза тяжка… От нее даже дыму Не уйти в облака.
Эта резанность линий, Этот грузный полет, Этот нищенски синий И заплаканный лед!
Но люблю ослабелый От заоблачных нег То сверкающе белый, То сиреневый снег…
И особенно талый, Когда, выси открыв, Он ложится усталый На скользящий обрыв,
Точно стада в тумане Непорочные сны На томительной грани Всесожженья весны.
ДОЧЬ ИАИРА
Нежны травы, белы плиты, И звонит победно медь: «Голубые льды разбиты, И они должны сгореть!»
Точно кружит солнце, зимний Долгий плен свой позабыв; Только мне в пасхальном гимне Смерти слышится призыв.
Ведь под снегом сердце билось, Там тянулась жизни нить: Ту алмазную застылость Надо было разбудить…
Для чего ж с контуров нежной, Непорочной красоты Грубо сорван саван снежный, Жечь зачем ее цветы?
Для чего так сине пламя, Раскаленность так бела, И, гудя, с колоколами Слили звон колокола?
Тот, грехи подъявший мира Осушивший реки слез, Так ли дочерь Иаира Поднял некогда Христос?
Не мигнул фитиль горящий, Не зазыбил ветер ткань… Подошел спаситель к спящей И сказал ей тихо: «Встань».
ТРИЛИСТНИК ЛУННЫЙ
TRAUMEREI
Сливались ли это тени, Только тени в лунной ночи мая? Это блики или цветы сирени Там белели, на колени Ниспадая? Наяву ль и тебя ль безумно И бездумно Я любил в томных тенях мая? Припадая к цветам сирени Лунной ночью, лунной ночью мая, Я твои ль целовал колени, Разжимая их и сжимая, В томных тенях, в томных тенях мая? Или сад был одно мечтанье Лунной ночи, лунной ночи мая? Или сам я лишь тень немая? Иль и ты лишь мое страданье, Дорогая, Оттого, что нам нет свиданья Лунной ночью, лунной ночью мая…
ЛУННАЯ НОЧЬ В ИСХОДЕ ЗИМ
Мы на полустанке, Мы забыты ночью, Тихой лунной ночью, На лесной полянке… Бред — или воочью Мы на полустанке И забыты ночью? Далеко зашел ты, Паровик усталый! Доски бледно-желты, Серебристо-желты, И налип на шпалы Иней мертво-талый. Уж туда ль зашел ты, Паровик усталый? Тишь-то в лунном свете, Или только греза Эти тени, эти Вздохи паровоза И, осеребренный Месяцем жемчужным,